Размер:
A A A
Цвет: C C C
Изображения: Вкл.Выкл.
Обычная версия сайта

Георгий Гогоберидзе: «Первоочередное направление науки в Арктике — это человек»

  • 29 мая 2018
  • 4471

Мурманский арктический государственный университет будет региональным координатором федеральной программы «Научный потенциал освоения и использования Арктики». Эта программа направлена на обеспечение реализации научно-технических проектов в Арктике. Директор Международного информационно-аналитического центра междисциплинарных исследований развития Арктической зоны России, ведущий научный сотрудник МАГУ Георгий Гививич Гогоберидзе рассказал подробнее о науке в Арктике, сотрудничестве с зарубежными партнерами и о самых востребованных специальностях.

Георгий Гививич, расскажите, пожалуйста, чем вы занимаетесь?

Я из Санкт-Петербурга, учился и работал в Российском государственном гидрометеорологическом университете. Получил в университете ученую степень кандидата физико-математических наук, а семь лет назад защитил докторскую диссертацию на степень доктора экономических наук в Москве, в Совете по изучению производительных сил (СОПС) Минэкономразвития России и Российской академии наук. По основной профессии я океанолог. Сейчас моя основная научная специализация — экономика приморских территорий, то есть, стратегия их развития, пространственное планирование, рекомендации по управлению теми социально-экономическими процессами, которые происходят в приморских регионах. Также мне всегда было интересно заниматься организационной работой, в том числе организацией научной деятельности в университете, в котором я был проректором по научной работе. Также несколько последних лет я работаю в Министерстве образования и науки России (правда, уже бывшем!) внештатным экспертом и занимаюсь вопросами научных исследований в Арктике.

Что сейчас в плане науки происходит в Арктике, на что сейчас делается основной акцент?

Первоочередное направление науки в Арктике — это человек. Но это понятие у нас и у западных партнеров понимается по-разному. Для них человек — это прежде всего коренные народности и минимальные изменения их образа жизни для комфортного существования в Арктике. У нас в России видение немного другое, оно заключается в ответе на вопрос: что нужно сделать, чтобы человеку, коренному или приезжему, было комфортно здесь жить и работать, не чувствовать себя оторванным от основного материка. А для этого нужно, чтобы он мог себя чувствовать свободным и полностью «включенным» в жизнь страны: ездить, общаться, работать по тем направлениям, которые лежат на поверхности — ресурсы, транспортная логистика и т. д., отдыхать наравне со всеми гражданами России. При этом человеку нужно жить в безопасных условиях, причем не только с точки зрения спокойно ходить по улицам. Безопасность должна быть и с точки зрения природных процессов, и с точки зрения процессов антропогенных, экологических. Поэтому в России упор в арктической науке делается на развитие технологических направлений, в отличие от больше гуманитарных, как это приветствуется на Западе. Мы как-то спорили с зарубежными партнёрами над тем, как мы должны сотрудничать, и мне удалось убедить их, что надо развивать именно технологическое сотрудничество, но при этом технологии должны быть направлены на человека и его комфортное существование.

И все-таки, кто в итоге прав: западные ученые или мы? Как можно соблюсти этот баланс?

Я считаю, правы мы. Развиваться нужно. Территория, которую хотят «законсервировать» и объявить здесь «зеленую экономику» и поддерживать только для коренного населения — это неправильно. Вот Шпицберген — «зеленая» территория, нельзя на вездеходах ездить, ловить рыбу, а ради чего там жить? Хорошо, сделали научный городок, университет построили, научные эксперименты проводят, а дальше какое развитие? Территория должна развиваться.

По каким направлениям технологического развития Арктики мы впереди, а где отстаем? Чего нам не хватает?

Если честно, то нам не хватает всего. Положение в сфере государственного финансирования необходимых для Арктики разработок находится пока еще в 1990-х годах, когда государство приходило к науке и говорило: «Мы знаем, что денег для вас почти нет, но мы хотим сохранить ваш научный потенциал, что вы можете?». Сейчас государство начало выходить на новый уровень взаимоотношений с наукой, и начинает спрашивать с науки: «Нам нужно конкретно „это“, мы будем „эти“ разработки финансировать и поддерживать». Принципиально другой подход.

Один из источников финансирования — государственные средства, а что насчет частных вложений? В науку вкладываются корпорации?

Обязательно вкладываются! Но здесь другой нюанс: в каких-то продуктах корпорации меньше заинтересованы, а в каких-то — больше. Например, гидрометеорологические приборы. Каким корпорациям они интересны? Кто должен вкладывать деньги в развитие гидрометеостанций? Только государство. Такие вещи оно должно финансировать по крайней мере на 95%. А вот кому интересен подводный автономный аппарат для разведки нефтересурсов? В первую очередь тем, кто эти ресурсы разрабатывает и осваивает. Значит, здесь вложения идут на паритетных началах, 50% от государства, 50% — от нефтяной корпорации. Ведь как бизнес должен привлекаться? Не государство должно приходить к нему и просить денег, и не наука, а сам бизнес должен обращаться к государству и науке, и государство предлагать бизнесу взаимовыгодные условия. В итоге государство получает инновационный прибор, который потом будет распространять, а корпорация создает его всего за полцены своих средств и имеет на него права разработчика.

То есть, сейчас участники рынка понимают важность научных разработок? Ситуация меняется относительно того, что было 10-20 лет назад?

Они НАЧИНАЮТ это понимать. К сожалению, несмотря на положительные изменения, наш бизнес в основном живет сегодняшним днем, так называемые «длинные деньги» пока еще слабо рассматриваются. Планирование на бумаге есть, но в реальности идет тяжело, во многом потому, что законодательство и финансовая деятельность недостаточно урегулированы законодательно. Но все-таки караван идет, ситуация улучшается, и это видно.

Сейчас принимаются различные меры государственного урегулирования Арктики с точки зрения права как самостоятельной зоны. Действительно ли надо дифференцировать Арктику от других регионов? Насколько важно ее выделять?

Я не согласен, что она выделяется, например, у нас нет Министерства по Арктике, а вот Министерство по Дальнему Востоку есть. Но это не значит, что его обособили, просто на этот регион обращают немного больше внимания. Арктику рассматривают как регион, выделяемый по географическим и экономическим признакам. Чтобы поезд поехал, нужен локомотив, который при определенной подпитке заведется, начнет двигаться и двигать всех остальных. Арктику, хотя это громко звучит, на мой взгляд, можно смело назвать таким локомотивом страны.

Вернемся к научным исследования. Хватает ли ученых для изучения Арктики?

Хватает. Их нужно просто направить, дать им конкретное задание, чтобы наука не ради науки была, а делалась во благо технологического развития страны, в комплексе, связке между научными и технологическими компонентами.

Сильной потребности в особых, научных технологиях для Арктики не наблюдается, или она все же есть?

Она есть, конечно. Арктические технологии весьма специфичны. И при этом никак нельзя говорить, что мы абсолютно все можем сделать сами. Если у зарубежных коллег есть разработки, то нужно рассчитать, что выйдет экономически выгоднее: вложить деньги в собственные технологии или же купить их в готовом виде.

Значит, международная кооперация тоже нужна? Влияет ли на нее нынешняя политическая ситуация?

Кооперация конечно нужна! Нынешняя политическая ситуация все немного усложняет, но, тем не менее, если сотрудничество выгодно, то никакие санкции не помеха. Ведь что-то мы у зарубежных партнеров закажем, что-то — они у нас, где-то скооперируемся... Так что сотрудничество все равно будет. И МАГУ — прекрасный пример, его международные связи сейчас только упрочняются.

Если говорить о вузах, то насколько они сейчас удовлетворяют потребность в кадрах? Достаточно ли специалистов готовят?

Не готов сказать, я не слишком компетентен в кадровых вопросах. Но я убежден, и знаю на своем опыте и своем образовании, что наше образование не хуже западного. А когда мы научимся взаимодействовать с работодателями, спрашивать их, какие нужны компетенции, чтобы наши выпускники к ним работать пришли, тогда мы вообще будет неубиваемыми! Ведь почему закрываются некоторые специальности, например, экономические? Нет потребности. И что интересно: система среднего профессионального образования оказалась более гибкой, возможно, потому, что она двухлетняя. Востребованность выпускников сузов приближается к 100%. В высшем образовании ситуация хуже, потому что система более инерционная. Но хорошие специалисты все равно востребованы всегда.

Выходит, Арктике больше нужны технические и естественнонаучные специальности? Гуманитарии сейчас «за бортом»?

Гуманитарии не за бортом, это точно. Экономисты прогнозируют, занимаются экономическими расчетами, разработкой стратегий. Филологам сложнее, филологические специальности не так «продаваемы». Но ниша социологов и филологов тесно связана с международной деятельностью. Например, коренные народы севера могут проживать на территории нескольких стран, и есть проблема сохранения их культурного наследия, их языка.

МАГУ, получив статус арктического опорного вуза, начинает двигаться в сторону технологических и естественнонаучных разработок. Это правильный вектор? Нам нужно продолжать двигаться в этом направлении?

Да, но ни в кое случае не теряя того, что есть в МАГУ сейчас! Но опять встает вопрос финансирования. Социокультурные исследования финансировать может только государство и международная проектная деятельность. Частные компании, по крайней мере сейчас, не вложатся в эти сферы. Значит, необходимо развиваться по всем направлениям, диверсифицировать деятельность — иными словами, следовать принципу «не класть все яйца в одну корзину». И тогда успех просто неизбежен!

Спасибо!

Поделитесь ссылкой
Разделы
Интервью