Университет в лицах: Александр Александрович Сауткин

• 18 августа 2020
• 5694

Мурманский арктический государственный университет совместно с региональным отделением Российского общества «Знание» продолжает реализацию медиапроекта «Университет в лицах». На протяжении года мы рассказываем о преподавателях и учёных, которые работают в опорном вузе и активно вовлечены в образовательную и исследовательскую деятельность. Ведь за каждым выпускником, за каждой опубликованной статьей, каждым исследованием стоит человек.

В августе героем проекта стал кандидат философских наук, доцент кафедры философии и социальных наук Александр Александрович Сауткин. Мы поговорили с ним о смысле высшего образования, феномене пограничья, об изменениях в культурном коде и необычных просьбах режиссёров.

Философия всегда выделялась среди других научных дисциплин. А чем она заинтересовала Вас?

Прежде всего, при знакомстве с философией тебя охватывает некоторая оторопь — ты мало что понимаешь. А с портретов на стене на тебя сурово смотрят солидные бородатые мужчины. Иногда не очень бородатые, если взять Гегеля, например. И когда начинаешь еще в каком-то полусознательном юном возрасте знакомиться с философской литературой, то некоторую гордость за себя испытываешь. Как, я? И читаю такую сложную мудреную книгу? Проблема, правда, в том, повторюсь, что ты мало что понимаешь в этих книжках поначалу. Но с течением времени постепенно приходит понимание, и вместе с ним — осознание того, что те вещи, которые всегда казались тебе самоочевидными и однозначными, можно и даже нужно поставить под вопрос. Наверное, это и есть одна из основных причин интереса к философии.

Источник философии — удивление, говорили древние. На какие-то вопросы философия помогает ответить. Но, конечно же, это особого рода вопросы. Когда студенты спрашивают на занятиях: «А зачем нам изучать философию? Для чего она нужна?», то я им честно говорю: если вы имеете в виду какое-то прикладное, практическое значение, то она ни для чего не нужна.

Философия ценна сама по себе. Так и надо понимать. Не верите? Спросите у Аристотеля.

Пожарить яичницу, починить смеситель — для этого философия совершенно не требуется. Может даже наоборот — она будет вредна для некоторых практических занятий. С другой стороны, она является самой важной дисциплиной, согласно тому же Аристотелю.

Я в 1990-м поступил в МГПИ и в 1995-м закончил историко-филологический факультет. Специальность «Русский язык. Литература», учитель русского языка и литературы. Ещё во время обучения увлекся философией, тем более что, сами понимаете, литература находится в достаточно плотной связке с философией. Благо мне встречались преподаватели, которые могли меня увлечь. Виктор Николаевич Самородов читал мне на первом курсе философию, и как-то он так это бодро и увлекательно делал, что с тех пор интерес и появился.

Работали ли Вы по первой специальности?

Если вы имеете в виду школу, то нет, не довелось. Если не считать практики во время обучения в тогда еще Мурманском государственном педагогическом институте. В университете доводилось читать дисциплины, связанные с литературой и журналистикой. Даже журналистом я работал когда-то. Так что определенный опыт разной деятельности имею, но преподавание всё-таки основная. Этим я и занимаюсь с той поры, как защитил кандидатскую по философии в 2004 году.

К слову, помимо филологического образования, я впоследствии закончил магистратуру по социологии и юриспруденции. В аспирантуре у меня специальность была «Социальная философия». И я в какой-то момент подумал, что будет логично освоить еще и социологическую науку в дополнение к чисто теоретическим построениям по поводу общества. А что касается юриспруденции, то она с философией имеет много общего. Вся теоретическая база юриспруденции строится на работе со сложными абстрактными понятиями. Философская проработка юридических понятий — это важный раздел в самом философском знании.

Работа журналистом — это Ваша первая работа?

Да, я ещё в институте учился. Юность моя студенческая как раз на лихие 90-е пришлась. Но в моей юности ничего лихого не было, обычная жизнь. Необычной нашу жизнь делают рассказы о ней. Кто-то умеет рассказывать о себе так, что даже банальный поход в ларёк превращается в настоящую сагу. А кто-то не умеет репрезентировать свою обыденность в увлекательной форме. Я, наверное, ко второму классу отношусь.

Жизнь была вполне обычной, но всякие интересные явления возникали, в том числе новые газеты. И вот одна фирма, которая занималась полиграфией, стала выпускать газету «Ника» с разделом под названием «КлиНИКА», посвященным культуре, литературе и искусству. Среди членов редакции были очень интересные люди, которые хотели создать концептуальный раздел. Меня волею судьбы привело в эту газету. Мне сказали: «Мы хотим сделать крутую регулярную рубрику. Писать в таком постмодернистском стиле, сочинять «высоколобые» тексты на трендовые темы, сопровождать их мощными иллюстрациями». А у меня амбиций хоть отбавляй, гонор и юношеский снобизм — тоже в наличии. Кто тут настоящие интеллектуалы? Конечно же, мы! Кто может написать крутой текст? Кто же, кроме нас, — мы ведь на филфаке МГПИ учимся, не где-нибудь там!

Это был первый опыт работы, работы с текстом. Первый номер я открывал с нетерпением, дрожащими руками и с горящими глазами. Открываю вкладыш и вижу — вот это да! Газетная полоса формата А3, а в серединке мой текст формата А4. То есть на большом листе в середине помещен мелкий-мелкий текст, а вокруг — широченные поля. Читать не очень удобно, но, если напрячься, можно прочитать. Помню, мама сказала: уж больно мелко тебя напечатали. Причем остальная газета нормальным шрифтом набрана. Я прихожу к главному редактору Сергею Трофимову: «Серёга, это так круто, такой постмодерн! Деррида был бы в восторге!». А Сергей так немножко смущенно: «Да, здорово получилось… Вообще-то это типографский брак, налажали. Но ведь на самом деле круто же вышло!». Так что случайность дает вот такие поразительные результаты.

У меня кандидатская диссертация была как раз на темы постмодернистской, постструктуралистской философии. Но название у неё очень скучное — «Проблема субъекта в современной социальной философии: анализ некоторых критических концепций». Мой научный руководитель профессор Виталий Петрович Рачков-Апраксин не рекомендовал вольности, то есть диссертация должна быть похожа на диссертацию, а не на сочинения самих постмодернистов. Пусть ты пишешь про постмодернизм, но занимай отстраненную позицию, говорил он. В начале 1990-х постмодернистская философия была очень модной в нашем в интеллектуальном пространстве, ну как сейчас спекулятивный реализм, наверное. В философии тоже ведь есть свои fashionable тренды.

Не так давно мне попалась переведенная на русский язык книжка одного из представителей этой линии философии, французского мыслителя Жана Франсуа Лиотара «Либидинальная экономика». Когда-то горел желанием ее прочитать, но не было возможности. И вот я начал её читать и понял, что за годы, прошедшие со времени моего обучения в аспирантуре, утратил вкус к такому чтению. Книга написана совершенно неакадемическим языком, больше того — текст напоминает какое-то сюрреалистическое стихотворение. Красиво, поэтично, образно, но это же книжка по философии! Сам я давно отошел от такого стиля мышления и письма. Хотя, когда в аспирантуре учился с 2001 по 2004 год, то злоупотреблял такими вычурностями. Потом пришлось себя отучить от подобного стиля выражения своих мыслей и прийти к некой простоте.

Что я ценю, как в философии, так и в жизни, — это некую простоту выражения.

Русский философ Владимир Сергеевич Соловьев писал о сложных вещах очень ясно, но при этом без упрощения. Например, блестящий образчик такого стиля — это его статья о Канте для «Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона». Все основные идеи немецкого мыслителя изложены настолько хорошо, что я даже иногда студентам советую почитать. Хотя им сейчас может быть сложно, всё-таки это язык и стиль второй половины XIX века. Но это блестяще, на мой взгляд.

К слову, один мой знакомый коллега-испанец, католический священник и философ о. Хосе Мария Вегас перевел на испанский и опубликовал один из основных трудов Владимира Соловьева «Оправдание добра». Это такой огромный том объемом страниц шестьсот. Так вот он мне говорил: «Алехандро, если бы русский язык имел большее распространение в западном философском сообществе в сравнении с немецким, то Соловьев имел бы все шансы занять свое место рядом с Кантом на полке классиков». Хотя он и так там находится — на моей полке, во всяком случае.

Почему Вы всё-таки выбрали преподавание, а не журналистику?

Я не особо видел себя журналистом. Не скажу, что плохо получалось — получалось нормально, хотя я журфак и не заканчивал. Это сейчас у нас в МАГУ есть целое направление подготовки, и наши ребята успешно работают в разных СМИ, а тогда этого не было. Но журналистику как своё призвание я не рассматривал. В какой-то момент у меня сложился образ, что мой поход в журналистику — это хождение за три моря, повидать всякое-разное. Это было путешествие в чужой мне мир. Но то, с чем я имел дело, у меня получалось.

То, что мы меняем специальности, — такова реальность нашего изменчивого мира, о котором философы часто любят говорить как о текучей, неустойчивой современности.

Знаки, которые нам посылают, надо интуитивно считывать и следовать им. Я решил распрощаться с журналистикой и вернуться в академическую среду. Появилась возможность поступить в аспирантуру, я выбрал философию. Отучился, написал диссертацию и защитил её в Архангельске в 2004 году.

А дальнейшее вам известно. Собственно, моя жизнь с 1990-го года так или иначе связана с университетом. На первом курсе Ольга Николаевна Иванищева безумно увлекательно читала нам «Введение в языкознание». Моя тетрадка 96 листов была полностью исписана, я еще и вкладывал страницы дополнительно. И вот я ей говорю несколько лет назад: «Слушайте, Ольга Николаевна, а ведь мы с вами знаем друг друга уже больше 25 лет. А ведь это четверть века!» Вот так порой случайно и накатывает ощущение быстротечности времени. Не обращаешь внимания, не обращаешь, а потом оказывается, что ты окончил институт четверть века назад, в прошлом столетии!

И преподавателем стали уже Вы. Вы нашли свой стиль преподавания?

Я достаточно либеральный преподаватель. Главное — установить контакт с аудиторией и показать, что ты к ней уважительно относишься. Правда, студенты народ такой, что могут расценить это по-своему и попытаться сесть тебе на голову, но я пресекаю такие вещи.

Иногда бывают недопонимания, но я полагаю, что человеку на то и даны язык и разум, чтобы снимать недопонимание. Как Владимир Семенович Высоцкий пел: «Если темы там возникнут — сразу снять, Бить не нужно, а вот не вникнут — разъяснять!». Понятно, что люди разные бывают. Но я думаю, в таких взаимодействиях важны взаимоуважение и взаимная вежливость. Всё по Конфуцию. На мой взгляд, это основополагающие вещи.

Вы помните своё первое проведенное занятие?

Честно скажу, не припомню. Но иногда бывает волнение в начале учебного года даже сейчас. Нужно ведь снова входить в аудиторию, а там новые люди. Первые курсы, например. И волнение из прошлого накатывает.

Современные студенты — какие они?

Студенты разные в каждом наборе. Понятное дело, люди, поступающие на первый курс сейчас, — они в совершенно других условиях росли, воспитывались и обучались.

Мне кажется, большую роль играет информационная среда, в которой формируется личность.

Достаточно быть знакомым с книжками Маклюэна, чтобы это понимать, но это такое отвлеченное знание. А тут вот меня в гуще практики внезапно осенило, почему студентам на первом курсе сложно читать Платона, например, или Декарта. Хотя, я бы не сказал, что это самые, извините за выражение, «мозголомные» философы.

Читать — это не простое дело. Перед ними сплошной текст — без картинок, неанимированный, без гиперссылок и без «гифок». Мысли излагаются порой не очень знакомыми словами, где-то сложный синтаксис. То есть дело не в том, что само содержание сложное — сам характер медиа (то есть посредника) играет роль. Они привыкли к другой информационной среде. А тут нельзя «кликнуть», «лайкнуть», «поделиться» — даже если читаешь этот текст в Интернете. Так что приходится думать, как донести не самое простое содержание. Может, через мемы? Мемы на философскую тематику нынче популярны стали, но ведь чтобы их понимать, уже нужно быть знакомым с философским контекстом. Такой вот герменевтический круг получается.

Но опять же, не всем сложно читать. Как-то, шутки ради, я сказал: «Ребят, кто прочитает диалог Платона «Государство» целиком, будет свободно в нём ориентироваться и знать что-нибудь про Платона в контексте античной философии — экзамен автоматом. После беседы по диалогу, разумеется». А этот диалог — страниц под 300. Студенты такие: «Что, правда?» Отвечаю: «Да, слово мушкетёра». И нашелся смельчак, который прочитал диалог целиком и действительно свободно в нем ориентировался. И я выполнил своё обещание.

Как Вы думаете, с какой проблемой может столкнуться это поколение?

Избыток информации — это серьезная современная проблема. Очень тяжело обрабатывать этот поток. Мне моя литовская коллега говорила: «Александр, в Литве все только пишут и публикуются, никто друг друга не читает». Она, конечно, иронизировала — на самом деле, читают, но есть такой факт, что мы производим гораздо больше текстов, чем в состоянии освоить. Какими объемами исчисляется ежедневно генерируемая информация в мире? Чудовищная, наверное, цифра будет. Притом что значительная часть производимой информации — это «мусор» и «шум».

С одной стороны, у тебя есть интернет, ты можешь найти там очень многое. Можешь заниматься самообразованием, я сам часто слушаю аудио- и видео-лекции, и порой возникает обманчивое ощущение: а зачем, собственно, поступать в университет? Можно же смотреть кучу роликов на Ютубе и самообразовываться. Это не так.

Я склонен присоединиться к точке зрения, что формальное академическое образование, пусть оно порой навевает на студента скуку и уныние, всё равно необходимо. Оно задает необходимую дисциплину мышления и порождает особую среду общения. В конце концов, личное общение с преподавателем ничего не может заменить.

Как говорил Конфуций: «Учиться и не размышлять — попусту тратить время. Размышлять и не учиться — губительно». Отлично, по-моему, сказано.

Чувствуете ли Вы разницу между поколениями?

В прошлом году я вел занятие по философии у одного из первых курсов. Говорили про буддизм. Я в качестве иллюстрации решил привести в пример роман Виктора Пелевина «Чапаев и Пустота», где обыгрываются буддистские мотивы в постмодернистской манере.

Спрашиваю: «Виктора Пелевина читали?». «Ну, слышали», — отвечают мне. Начинаю рассказывать и понимаю, что ответного отклика нет. Ладно, допустим, вы не знаете, что Чапаев — это герой гражданской войны, но анекдоты-то слышали про Василия Ивановича и Петьку? В ответ — молчание. В аудитории сидит человек двадцать. Я: «В смысле? Что, никто ни одного анекдота про Чапаева не слышал?» Одна девочка говорит: «А вы расскажите». Отвечаю: «Не, ребята, не буду. Знаете почему? Вам не будет смешно. Вы не знаете контекста: романа Фурманова, фильма Васильевых».

Меня это сильно изумило. Тебе кажется, что это должны знать все. Это общее фоновое знание, базовое. Элементы культурного кода современного «среднестатистического россиянина». А потом вдруг оказывается, что это элемент культурного кода среднестатистического «хомо советикуса», и ты, парень, похоже, прилетел из прошлого. Того гляди, в ответ тебе скажут: «Окей, бумер». Хотя я, на самом деле, к следующему поколению принадлежу. Такие вот интересные вещи открываются исподволь, случайно.

Что для Вас сложнее: работать со студентами или над исследованием?

Это разные виды работы. Каждый из них по-своему непрост и по-своему прекрасен. Например, работа с текстами предполагает обсуждение и диалог. Важны личные контакты и взаимодействие. Мы с коллегами привыкли друг к другу: хорошо представляем, кто чем занимается, у кого какие взгляды и идеи, какие любимые анекдоты, которые мы друг другу рассказываем в 2020-й раз. А когда удается поехать куда-то на конференцию, то ты оказываешься в совершенно новом кругу. Особенно если это зарубежная конференция, и ты встречаешь людей с иными культурными и мировоззренческими основаниями. Это очень важно, когда встречи происходят на границе дисциплин и культур.

Насколько я знаю, Вы как раз работали над исследованием в сфере границеведения.

Да, вот я даже книжку принес с собой. Это монография «Философия в пограничной зоне», которая вышла в 2015 году в Норвегии — результат нашего долгого сотрудничества с норвежскими коллегами из Северного университета в городе Будё. Потом еще одна совместная книга вышла — в прошлом году. Андрей Михайлович Сергеев был одним из основных драйверов этого взаимодействия. И все коллеги, так или иначе связанные с философией, были в этот процесс вовлечены. В конечном счете, это вылилось в создание совместной магистерской философской программы, которая называлась «Границеведение: опыт практического знания».

Люди, имеющие опыт практической работы, поступают на эту программу для того, чтобы отрефлексировать опыт своей профессиональной деятельности и выйти на новый уровень. На первом году обучения им читали лекции, для которых не требовалось полного погружения в глубины философской мысли. В ходе дискуссий они должны были анализировать свой опыт. Например, взять значимое событие из своей жизни для создания проблемной ситуации. Потом они начинали читать то, про что им преподаватели рассказывали на лекции, — как русские, так и норвежские преподаватели. Затем они осмысляли поставленную проблему уже с опорой на философские идеи и концепции, писали эссе, диссертации. Я тоже участвовал в этой программе как преподаватель и экзаменатор. Было очень интересно.

Над каким исследованием Вы работаете сейчас?

Как раз в ходе международного сотрудничества возник значимый для меня проект — Кантовско-Бахтинский семинар. Изначально он был частью взаимодействия со студентами в рамках магистерской программы «Границеведение», но потом приобрел самостоятельное значение. На семинар стали приезжать не только норвежцы, но и коллеги из других стран: Польши, Литвы, Финляндии, Венгрии. Сама идея пограничности интересна и перспективна. Мои исследования движутся в этом направлении.

Сейчас я выиграл грант Российского фонда фундаментальных исследований на поддержку трехлетнего проекта. Это исследование тоже имеет «пограничный» характер: оно связано с миграцией идей и миграцией людей — как выстраиваются диалоги через границу. Исследование смогло состояться благодаря постоянным научным контактам. Многое было уже наработано с норвежцами и литовцами в рамках проекта границеведения. У литовцев и поляков тема пограничья тоже в тренде. Меня обрадовало то, что я нашел представителей научного сообщества, которые занимаются схожей проблематикой. И мы начали сотрудничать.

Если посмотреть на карту и месторасположение стран, то можно увидеть, как возникает такой специфический феномен, как пограничье, — это культурный микст, когда живёшь в атмосфере постоянного взаимодействия нескольких культур, языков, религиозных традиций и т. д.

В 2014 году я поехал в Клайпеду на конференцию по социальной идентичности, там я познакомился со множеством замечательных людей, и прежде всего — с коллегой из Вильнюса Басей Никифоровой, сотрудником Института исследований культуры Литвы, к которой я отношусь с большим уважением. Мы стали поддерживать регулярные академические контакты, и в 2017-м Бася мне говорит: «Александр, я буду участвовать в конференции с венграми. Ты можешь тоже подать заявку, если тебе интересно». Я и подал, приехал в Будапешт, поучаствовал в прекрасном мероприятии. Повторюсь, это было в 2017 году, а в 2020 году у меня с этими венгерскими коллегами — уже совместный грант. Видите, как это работает: постоянное взаимодействие создает сеть связей, которые открывают возможности для очень продуктивных исследований. И ничего этого бы не было, не отправься я шесть лет назад в Клайпеду на конференцию.

Что же касается нашего гранта, то мы сотрудничаем с очень солидным учреждением — это Институт философии Венгерской Академии наук. Плюс там коллеги из других университетов, не только из Будапешта. Я благодарен РФФИ за возможность осуществить исследование и организовать различные мероприятия как в Будапеште, так и у нас. Поскольку сейчас ситуация с отменой пандемических ограничений неясна, мы ничего не можем пока запланировать точно — можем только сидеть дома и читать книжки, писать и общаться в Скайпе и в Зуме. Надеюсь, к концу года ситуация улучшится, и в начале следующего года сумеем что-нибудь организовать. Но собственно научная работа уже идёт.

А если бы не работа в вузе, кем бы Вы стали?

Космонавтом, наверное. История ведь могла пойти по совершенно другому пути, да? Уже в 2020 году могли бы быть обитаемые города на Марсе, объединенное человечество избавилось бы от войн, голода и неравенства и штурмовало бы ближнее и дальнее Внеземелье — вот при таком раскладе, наверное.

Хотя таких не берут в космонавты — зрение у меня слабое, да и вестибулярный аппарат неподходящий. Но в детстве была мысль, как же это круто — быть космонавтом. Но я тогда еще не побывал на экскурсии в Звездном городке. Но оказавшись там в сознательном возрасте, я понял, что может оно и к лучшем, что я не стал звездоплавателем. Некоторые вещи действуют отрезвляюще, и ты понимаешь, что за этой романтикой стоят суровые испытания. Назову два очень конкретных.

В одном зале экспозиции стоял реальный аппарат, который побывал в космосе. Он был весь покрыт окалиной от трения об атмосферу. Космонавты на ранних этапах развития пилотируемой космонавтики возвращались на Землю в такой железной бочке с иллюминатором, которая летит, пылая снаружи, сквозь атмосферу. Потом уже срабатывает парашют. Это впечатляет. Вторая вещь — космическая уборная. Сразу вспоминается забавный эпизод из «Космической одиссеи» Стэнли Кубрика: длиннющая инструкция по пользованию туалетом в космосе. И вот я в Звездном городке понял, что это совсем не шутка — отправление естественных нужд в условиях невесомости.

Может, в какой-то альтернативной версии реальности я был бы крутым накаченным пареньком со зрением единица. Тогда бы стал космонавтом. А так я вполне удовлетворен тем, как сложилась эта мировая линия, приведшая меня к статусу преподавателя МАГУ.

Раз уж мы заговорили о детстве — вы родом из Мурманска?

Да. Вот Александра Вячеславовна Бурцева (доцент кафедры филологии и медиакоммуникаций — прим.ред.), которая в рамках нашей границеведческой программы исследовала потоки миграции, рассказывала на семинарах интересные вещи, связанные с мобильностью людей. Периодически в порядке риторического приема она могла воскликнуть «В конечном счете все мы здесь мигранты!». И я вступал с ней постоянно в дискуссию. В дальнейшем она стала брать это в кавычки и добавлять — «Александр Александрович сейчас, конечно же, будет возражать, но всё же все мы здесь в каком-то смысле мигранты».

Я родился в Мурманске. Здесь всю свою жизнь живу, и намерений уехать из города у меня пока нет. Не скажу, что здесь чудесный климат. Мне нравится ездить отдыхать куда-нибудь за пределы арктической зоны. Но жить я привык здесь, и чувство это не ослабевает с годами. Хотя с Александрой Вячеславовной я должен согласиться: местный я только во втором поколении. Но, с другой стороны, наш город-то когда был основан… Конечно, можно вспомнить о поморах. Вот, например, наша аспирантка Саша Попова родом из Варзуги, и она вполне может сказать мне: «Сан Саныч, ты точно «понаехавший» к нам на Север».

А как Ваша семья оказалась на севере?

Родители сюда приехали после войны. Папа у меня воевал. В 1940-м его призвали в армию, он служил в пограничных войсках на Амуре, 55-й кавалерийский пограничный отряд войск НКВД. Помню, он рассказывал, как ездил на лошадях в пограничные дозоры. Служил до ноября 1942-го, потом их перебросили на фронт. В Берлине он не был, потому что их 362 артиллерийский полк на Прагу был брошен — у него медаль за освобождение Праги. Пройдя военными путями, он вернулся на родину, и так сложилась судьба, что в 1953-м приехал в Мурманск. А мамина семья еще раньше оказалась связана с Мурманском. Папа из Саратовской губернии, мама из Ленинграда. А мне выпало жить на Севере.

Чем занимались Ваши родители?

Родители работали в торговле, не были связаны ни с преподаванием, ни с философией. Так что тут я тоже в первом поколении. Недавно среди старых документов нашел папины удостоверения «Отличник советской торговли» и «Ударник коммунистического труда». Но торговля явно не моя стезя, да мне никогда и не навязывали выбор профессии.

Я удивляюсь, когда подростку 17 лет нужно раз и навсегда выбрать свою профессиональную стезю. Страшновато, а вдруг это не твое? Но современное общество — очень мобильное. Всегда можно рискнуть и что-то поменять в жизни, попытаться найти что-то своё. Хотя, с другой стороны, так можно потеряться и всю жизнь искать себя.

Да, это всегда риск, но мы живем в обществе риска. У нас даже ежегодная социологическая конференция так называется: «Социальные риски в современном обществе». Иногда стоит поставить на кон свое будущее, но это нужно делать, если точно уверен в чем-то. Правда, когда тебе постоянно твердят, что нужно выйти из зоны комфорта, то на ум приходит, что сначала туда нужно войти — как в известном меме. Часто бывает наоборот: человек из зоны не-комфорта выходит в зону еще большего не-комфорта, потому что ему и так не сладко, и он себя не чувствует при деле. Но может быть где-то впереди за горизонтом как раз и ждёт тебя то, что ты ищешь.

Чем Вы предпочитаете заниматься в свободное от работы время?

Больше всего в последнее время я люблю спать. Но если серьезно, когда возникает свободное время, я люблю смотреть кино. Неслучайно я с 2006 года руковожу студенческим киноклубом «Арт-прожектор». Мы там не только кино смотрим и обсуждаем, но и всякие другие дела делаем. Например, в ноябре 2019 года в сотрудничестве с Институтом креативных индустрий и предпринимательства МАГУ провели с Еленой Юрьевной Терещенко и Зоей Юрьевной Желниной «Арктический киномарафон». Перед участниками стояла задача за 72 часа снять, смонтировать и подготовить к показу короткометражный фильм.

Вы когда-нибудь принимали участие в съёмочном процессе?

В профессиональных съемках — бывало пару раз. Да и сами мы со студентами когда-то баловались любительским кино: снимали низкобюджетные фильмы ужасов.

Прошлой осенью позвонил мой знакомый из Питера, продюсер Федор Друзин: «Слушай, тут тайваньцы кино собираются снимать в Мурманске — сериал-дораму «Любовь под северным сиянием», всё очень мило, 6+. Можешь помочь с решением некоторых вопросов?». Мне нужно было заказать машину определенной марки, потому что точно такую же потом должны были разбить на съемках на Тайване. Потом спрашивали, где можно купить 32 матроски и нашить на них логотипы за полтора дня. Вот такие вот задания. Ну и с массовкой нужно было помочь — это, наверное, самое простое: желающих поучаствовать было много, большой интерес у студентов был — оказать на настоящей съемочной площадке.

Часто к Вам обращаются киноделы?

Периодически. К нам многие приезжают, у нас в области есть большой потенциал для кинопроизводства. Помню, летел из Ростова с курсов повышения квалификации, жду самолет в Шереметьево. Звонят: «Александр, мне тут дали ваш номер, вы же киноклубом занимаетесь? Тут французы хотят снимать кино, может встретимся?». На меня выходит продюсер, привозит французов, снимают у нас документалку. Другой товарищ из Питера говорит: «Друг-грек хочет снять фильм. Нужны локации для съемки фильма, помоги, пожалуйста». Вот четыре дня ездили по городу и окрестностям, показывали всё режиссеру. Его зовут Ангелос Францис, он потом ещё три года искал деньги на проект, это ведь арт-хаус, фестивальное кино, и вот в 2016 нашел финансирование и приехал к нам снимать.

Этот фильм, «Неподвижная река», уже вышел и побывал на нескольких фестивалях, и я получил у продюсеров разрешение на однократный премьерный показ — он должен был состояться у нас в университете в рамках 8-го Кантовско-Бахтинского семинара в середине марта этого года. Накануне я пошел на «Большое радио», долго рассказывал про наш крутой семинар, на котором будет первый показ в России фильма Ангелоса. Прихожу в университет, и буквально тут же мне Мария Александровна Князева говорит: «Так, Сан Саныч, все мероприятия в связи с коронавирусом отменяются, давайте переносить». А все было подготовлено, программа солидная. Собирались Скайп с Афинами подключить для дискуссии. Но пришлось перенести на осень, что поделать.

Что из последнего Вы посмотрели и вам понравилось?

Имею жанровое пристрастие — фильмы ужасов. Это моя слабость. Но в последнее время стал сериалы разные смотреть, хотя и не поклонник. Но сейчас индустрия сериалов вышла на совершенно другой уровень. Они как полноценные фильмы, только длинные и с продолжением. Но многие из топовых сериалов я не видел. Например, «Игру престолов» только летом прошлого года посмотрел. А так смотрю разное кино. Из последних просмотренных фильмов понравился «Ноябрь» эстонского режиссера Райнера Сарнета, «Ведьма» Эггерса неплохая. «Дом, который построил Джек» Ларса фон Триера отличный: хотя он уже два года назад как вышел, но до сих пор вспоминается.

Наш традиционный, завершающий вопрос — каковы Ваши жизненные принципы?

Один из моих жизненных принципов — не заниматься формулированием жизненных принципов. Меня всегда немного пугали люди, которые имеют четко расписанное мировоззрение. Может, это странно звучит от человека с кандидатской степенью по философии, но у меня инстинктивное недоверие к людям, активно декларирующим свои убеждения.

Мои принципы проявляются в моем поведении, реакциях на окружающих.

Но выходить на публику с плакатом «Мои убеждения» не вижу смысла. Во-первых, потому что они могут измениться. Я ведь могу пересмотреть свои политические, эстетические, этические предпочтения. Мы живы, а значит мы меняемся. А во-вторых, кому это интересно?

Если подумать, один из принципов, которым я руководствуюсь, — это уважение достоинства другого. Нельзя унижать людей. Неважно как: словом, делом, взглядом. Чего я не люблю, так это глумления над человеком, особенно травлю. Я всегда изумлялся, что люди получают удовольствие от троллинга. В детстве даже первоапрельские розыгрыши приводили меня в недоумение. И вот до сих пор таких вещей не понимаю. Нужно уважительно относиться к человеческому достоинству.